Летопись

7 ноября В.Г.Короленко записал: “Моя книга “Голодный год” выпущена в продажу. Я и доволен и недоволен. Доволен потому, что она чуть не погибла, висела на волоске,— и все-таки вышла, и все-таки хоть что-нибудь в ней сказано из того, что у нас погибает в цензуре. Но мне грустно видеть, как она неполна и бледна...…

7 ноября В.Г.Короленко записал: “Моя книга “Голодный год” выпущена в продажу. Я и доволен и недоволен. Доволен потому, что она чуть не погибла, висела на волоске,— и все-таки вышла, и все-таки хоть что-нибудь в ней сказано из того, что у нас погибает в цензуре. Но мне грустно видеть, как она неполна и бледна... И никто не боится, что факты именно слишком резки в действительности, что целые массы раздражаются ими и накопляют чувства вражды и ожесточения. Лишь бы эти резкие факты не появлялись в газетах...” (В.Г.Короленко. Дневник, т. II. Полтава, 1926, с. 184—185).

23 ноября В.Г.Короленко записал: “У Чехова в одном рассказе говорится: в каждом городе есть свой человек 60-х годов, от которого разит затхлым погребом [“Именины”; в дальнейших редакциях устранено Чеховым]. Характеристика злая и несправедливая,— но нужно сказать, что действительно “в каждом городе”…

23 ноября В.Г.Короленко записал: “У Чехова в одном рассказе говорится: в каждом городе есть свой человек 60-х годов, от которого разит затхлым погребом [“Именины”; в дальнейших редакциях устранено Чеховым]. Характеристика злая и несправедливая,— но нужно сказать, что действительно “в каждом городе” есть люди, себя пристегивающие к 60-м годам, а от них разит плесенью всех периодов русской истории”. Теперь в нашу жизнь вторгается “развязность борьбы” с покойниками: “эти храбрецы не находят ничего лучшего, как “мужественно ополчаться” против теней Добролюбовых и Чернышевских” (“новое слово г. Волынского”). “К сонму этих людей “нового слова”, прибавился г. П.Перцов... Сделав экскурсию в С.-П-бург, где он пытал свои силы в критике”, “стараясь попасть в тон Михайловского и Протопопова”, но “оказался совершенно неподходящим. И вот теперь он берет критический жезл в Казани и примыкает к “новаторам”. В “Русск. Бог.” он еще недавно иронизировал над взглядами Мережковского. Здесь он объявляет того же Мережковского вместе с Андреевским и Меньшиковым... глубокими критиками, сказавшими уже “новое слово”. В чем же оно? В идеализме! В чем же идеализм? В том, что художник не должен только списывать с натуры, но еще и воссоздавать. Первого якобы требует “реализм”! ...При сем Тургенев разбивается критическим молотом г. Перцова на 2 части: в мужских своих типах — он реалист (точно списывает, не воссоздавая?), в женских — идеалист! Все эти глупости... напечатаны в N 295 “Волжского Вестника”, который я и откладываю на всякий случай в собрание литературных курьезов, как материал. Куда-то еще дальше пойдет это младенчески нахальное невежество и развязность...” (В.Г.Короленко. Дневник, т. II. Полтава, 1926, с. 219, 221—223).

Н.С.Лесков — “Рассказы кстати (à propos)”: “Загон”, “Тяготение к желудю и к корыту”, “Шут Севацкой”, “Лечение сажей”, “Всевозможные бетизы”, “Интервал”, “Возвышенные порывы”, “Апофеоз” (Кн. Нед., N 11). Рассказ “Загон” Н.С.Лесков называет в письме к Л.Толстому “иллюстрацией к превосходной статье…

Н.С.Лесков — “Рассказы кстати (à propos)”: “Загон”, “Тяготение к желудю и к корыту”, “Шут Севацкой”, “Лечение сажей”, “Всевозможные бетизы”, “Интервал”, “Возвышенные порывы”, “Апофеоз” (Кн. Нед., N 11). Рассказ “Загон” Н.С.Лесков называет в письме к Л.Толстому “иллюстрацией к превосходной статье Меньшикова о “китайской стене”.

Л.Н.Толстой писал Н.С.Лескову 10 декабря о “Рассказах кстати”: “Мне понравилось, и особенно то, что все это правда, не вымысел. Можно сделать правду столь же, даже более занимательной, чем вымысел, и вы это прекрасно умеете делать” (т. 66, с. 445).

Критика не обратила внимание на новые рассказы Н.С.Лескова, лишь М.К[уплет]ский назвал их “болтовней досужего человека” (Сын От., 25 ноября).

Ив.Иванов — “Новая культурная сила” (лекция, прочитанная в Москве 25 февраля 1893 г.) (Р. Мысль, N 11). 10—15 лет тому назад русская литература вступила на европейскую сцену и в “несколько лет достигла неслыханных результатов, о каких не грезилось всем патриотическим поклонникам русского могущества…

Ив.Иванов — “Новая культурная сила” (лекция, прочитанная в Москве 25 февраля 1893 г.) (Р. Мысль, N 11). 10—15 лет тому назад русская литература вступила на европейскую сцену и в “несколько лет достигла неслыханных результатов, о каких не грезилось всем патриотическим поклонникам русского могущества и самобытности”. Русская литература завоевала западный мир своей гуманностью, идейностью и правдивостью, а все эти качества основаны на любви к своему народу.

М.Южный [М.Г.Зельманов] увидел в позиции И.Иванова “мелкое и пошловатое народничество на фоне полнейшего раболепства перед западноевропейской культурой” и одновременно “славянофильскую тенденцию” (Гражд., 1 дек.). Ю.Николаев [Говоруха-Отрок] нашел, что западничество разлагается и начинает проповедовать славянофильские взгляды в “искаженном виде”, не понимая, что “свет, который вносит русская художественная литература во мрак европейских мыслей и чувств”, состоит в “высокой идее примирения (вместо западной “идеи раздора”), в убеждении, что “человек существует не для счастья”, что “жизнь его есть подвиг страдания и искупления” (Моск. Вед., 9 дек.).

Двумя изданиями, в Петербурге (предисловие и перевод Р.Сементковского, тираж — 4100) и в Киеве (предисловие В.Авсеенко, тираж — 3050), вышла книга Макса Нордау “Вырождение”, рассматривающая явления “конца века” (мистицизм, эготизм, символизм, “ложный реализм” и др.) как “обозрение больницы”, в…

Двумя изданиями, в Петербурге (предисловие и перевод Р.Сементковского, тираж — 4100) и в Киеве (предисловие В.Авсеенко, тираж — 3050), вышла книга Макса Нордау “Вырождение”, рассматривающая явления “конца века” (мистицизм, эготизм, символизм, “ложный реализм” и др.) как “обозрение больницы”, в которой пребывает современное человечество. К “вырождению” отнесена и религиозно-нравственная философия Л.Толстого (смешение материализма, пантеизма, христианства, аскетизма, коммунизма и руссоизма). Символизм “не имеет ни общих эстетических законов, ни ясной художественной цели” и лишь стремится “наделать шуму” (Ибсен — мистик, эготист и анархист, Уитмен — “сумасшедший американец”, Метерлинк — “бедный идиот” и т.д.). Нужно не лечить этих “психопатов”, а оберегать от них общество. В предисловии В.Авсеенко говорилось: “В остроумной беседе, исполненной лукавого и приятного яда, он выщупывает всю современную культуру...”

Еще в январе Н.К.Михайловский заметил: “Нордау ошибается, когда всех символистов и всю новейшую французскую поэзию ставит за одну скобку вырождения” (Р. Мысль, N 1). Михайловский вновь полемизирует с Нордау, видя причину распространения декадентства не в биологическом вырождении, вызванном техническим прогрессом, а, с одной стороны, в реакции на литературный протоколизм, отмеченной “невежеством и художественным безвкусием”, а с другой — социальными причинами — “духовной пустыней”, разгромленными и разъеденными скептицизмом идеалами современного общества (Р. Мысль, N 4). Книга этого последователя Ломброзо содержит “что-то легковесное” в суждениях и выводах: в “ненормальности” обвиняется и “талантливый поэт” Поль Верлен, “наделенный болезненными чертами”, и “вполне нормальный, здоровый, без всяких признаков вырождения” Метерлинк ([Н.К.Михайловский], Р. Бог., 1894, N 2, Нов. кн.). Ив.Иванов, признав, что Нордау правильно раскрыл основные черты современного вырождения (культ самого себя, “отвращение к внешнему миру”, “пристрастие к идеям зла и разрушения”), но не показал исторические корни вырождения (“Заметки читателя”, Р. Вед., 31 мая). З.Венгерова писала, что Нордау, маниакально навязывая “признаки сумасшествия здоровым людям” (Р.Вагнеру, Л.Толстому, Г.Ибсену), противопоставляет вкусам декадентов вкус “нормального человека из публики”, который “наслаждается самыми отсталыми формами искусства, предпочитает романы Ж.Онэ всем символистам... скучает и зевает, слушая Ибсена и Вагнера, предпочитает олеографические снимки кабацких сцен всяким импрессионистам...” Именно “презираемое Нордау меньшинство двигает вперед эстетические идеалы” (Нов., 13 июля). А.Волынский в анонимной рецензии писал, что книга М.Нордау свидетельствует о кризисе, переживаемом обществом, но кризисе, имеющем “не реакционный, а прогрессивный характер” (С. Вест., 1894, N 1). Литература и искусства страдают не “вырождением”, а “нравственной болезнью” — жаждой успеха и материальных благ (Р.И.Сементковский, “Вырождение или невежество”, Ист. Вест., 1894, N 1). В.Авсеенко согласен с тем, что вырождаются отдельные “переокультурившиеся типы”, хотя “здоровая масса бодро продолжает идти столбовой дорогой прогресса и цивилизации” (“Вырождаемся ли мы?”, СПб. Вед., 27 окт.). Буква [И.Ф.Василевский]: “маленькая книжечка Нордау” встречает исключительный запрос и успех”, но автор ее смотрит на современность через закопченное стекло (Р. Вед., 28 ноября). Свой “угол зрения” на книгу Нордау выразило “Новое время” в статье А-та [В.К.Петерсена] “Гений на суде психиатра”: “грубые и жестокие выводы семита, судящего христиан” (1 дек.) и в фельетоне В.Буренина о философе Кляксе Ерундау (“тоже из евреев”), расправившемся с Шекспиром (10 дек.).

А.П.Чехов писал А.С.Суворину 27 марта 1894 г.: “Рассуждения всякие мне надоели, а таких свистунов, как Макс Нордау, я читаю просто с отвращением” (т. 5, с. 284).

В.В.Стасов в письме к Л.Толстому от 11 августа 1894 г. как бы подводит итог шуму, поднятому вокруг книги Нордау: “На днях я прочитал “Entartung” Нордау. Какой странный человек. Умен, талантлив (по форме) и блестящ, а имеет какой-то особенный дар вечно попадать мимо... Впрочем, читать-то его читают много, но ни один человек никогда с ним не соглашается...” (Л.Толстой и В.В.Стасов. Переписка 1878—1906. Л., 1929, с. 137).