Почти одновременно появляются следующие сборники декадентских стихов: Александр Добролюбов — “Natura naturans. Natura naturata” (СПб., 1895), о котором Брюсов писал 17 сентября: “Признания со стороны публики Добролюбову придется дожидаться долго!” (ЛН, т. 85, с. 737); Н.А.Емельянов-Коханский “Обнаженные нервы” (М., 1895). Книжка напечатана на розовой бумаге, снабжена портретом автора в костюме оперного Демона с авторским посвящением “мне и египетской царице Клеопатре”; Сергей Терзаев, Владимир Краснов и Михаил Славянский [С.А.Патараки, В.А.Мазуркевич, М.В.Шевляков] “Кровь растерзанного сердца. Тревожные песни трех первых русских декадентов” (СПб., 1895). Книжка издана в красной обложке и напечатана красным шрифтом, все стихотворения с характерными названиями “Нервы”, “Скрежет”, “Ужасы”, “Раны” и т.п. помечены одним и тем же числом. Появление этих сборников сопровождалось скандальной сенсацией, а В.Буренин выпустил книжку пародий: Алексис Жасминов “Голубые звуки и белые поэмы” (СПб., 1895).
Все это “творчество, холодно рассчитанное на выгоду сыграть роль публичного шута” и “быть обруганным влиятельным критиком, потому что такая ругань — для Герострата реклама” (Old Gentleman [А.В.Амфитеатров], Н. Вр., 30 сент.). “Веселая компания детей, выдумавшая новую игру” для себя и общества (М.Полтавский, Бирж. Вед., 30 окт.). “Литературная компания взаимной бездарности” (П.Безобразов, Од. Л., 14 ноября). “Бедная русская поэзия! Кто только не кощунствует перед твоим священным храмом в наши хмурые, разрушающие святыню дни!” (Ап.К[оринф]ский, Тр., N 10). “Под прикрытием самой современнейшей современности” А.Добролюбов “пророчествует как древняя пифия с высоты треножника” (Ап.К[оринф]ский, Вс. Иллюстр., 4 ноября).
А.Волынский (С. Вест., N 11) охарактеризовал критику новоявленного декадентства как “шумную, жизнерадостную экзекуцию”, произведенную “журналистами всех оттенков”, и, присоединившись к общему хору, назвал русских символистов “жалкой ассоциацией бездарных тружеников”, имеющих “очень мало общего” с “серьезным символизмом”.
Н.К.Михайловский писал, что русские символисты “преимущественно соревнуют Герострату”, их “неоригинальный вздор” “украден у французов”; критик цитировал стихи Брюсова, чтобы доставить ему “удовольствие распространением” и выражал надежду, что поэт когда-нибудь получит ““просияние своего ума” и ему станет стыдно своих теперешних глупостей” (Р. Бог., N 10). Широкий резонанс приобрела заметка Вл.С[оловьева] “Еще о символистах” (Вест. Евр., N 10). Брюсовский перевод стихотворения Метерлинка, содержащий строки “И под кнутом воспоминаний я вижу призраки охот...”, заставил Вл.Соловьева посоветовать авторам сборника писать не только “под кнутом воспоминаний”, но и “под воспоминанием кнута”. “...Моя собственная критическая свора отличается более “резвостью”, чем “злобностью”, и “синее дыхание” вызвало во мне оранжевую охоту к лиловому сочинению желтых стихов, а пестрый павлин тщеславия побуждает меня поделиться с публикой... образчиками моего гри-де-перлевого, вер-де-мерного и фель-мортного вдохновения...
Горизонты вертикальные
В шоколадных небесах,
Как мечты полузеркальные
В лавро-вишневых лесах.
Призрак льдины огнедышащей
В ярком сумраке погас,
И стоит меня не слышащий
Гиацинтовый Пегас.
Мадрагоны имманентные
Зашуршали в камышах,
А шершаво-декадентные
Вирши в вянущих ушах.
На небесах горят паникадила,
А снизу — тьма.
Ходила ты к нему иль не ходила?
Скажи сама!
Но не дразни гиену подозренья,
Мышей тоски!
Не то смотри, как леопарды мщенья,
Острят клыки!
И не зови сову благоразумья
Ты в эту ночь!
Ослы терпенья и слоны раздумья
Бежали прочь.
Своей судьбы родила крокодила
Ты здесь сама.
Пусть в небесах горят паникадила,
В могиле — тьма”.
“Читая его пародии, писал В.Брюсов 13 октября, я искренно восхищался; слабые стороны символизма схвачены верно...” (“Письма В.Брюсова к П.П.Перцову”, М., 1927, с. 44). Однако в заметке “Documenta” (1895) Брюсов засвидетельствовал свое недовольство: “г. Вл.Соловьев человек весьма почтенный. Я... уважаю его как критика и как поэта — но три рецензии его о наших изданиях переполнены остротами и шуточками самого дурного тона, что остается только пожать плечами...” (РГБ, ф. 386, карт. 36, ед. 47).
Арсений Г. [И.Я.Гурлянд] называет Брюсова “главным декадентом”, “декадентом-коноводом” и сетует на “непоправимую ошибку” Вл.Соловьева, “в серьезном журнале... обратившего внимание на этих шалунов” (“Московские декаденты”, Нов. Дня, 5 сент.). А.Б[огданович], допуская, что в принципе искания символистов могут дать положительные результаты, вместе с тем, сославшись на предисловие Брюсова к “Шедеврам” и на его стихотворение “О, закрой свои бледные ноги”, пишет, что русские символисты поражают пока своей “бесталанностью и удивительной, беспримерной наглостью”. “Отличить Дарова от Брюсова, Коханского от Добролюбова нет никакой возможности”, все они — подражатели, не имеющие будущего, между тем лучшие представители символизма на Западе (Метерлинк и Ибсен) отличаются глубиной содержания и совершенством формы (Мир Б., N 10). Пл.Краснов, причислив к сборникам русских символистов “почти декадентские стихи” Мережковского и Бальмонта и “декадентские повести” Ф.Сологуба, жалуется на то, что это “туманное свинство”, состоящее из “мистики и порнографии”, имеет несомненный успех: “их печатают, продают, о них говорят” (“Русские декаденты”, Тр., N 11). Н.Н.[Николаев] советует авторам сборников оставить “мысль о том, что символизм есть новая школа”, ибо ее главные признаки — бессодержательность, “дикий, однообразный лепет”, отсутствие положительных или отрицательных образов и идеалов, кроме “грубо-материальной идеи внешнего наслаждения или внешней боли”, при этом все покрыто “хаотическим туманом болезненно-перемешанных ощущений”. Некоторые стихотворения Брюсова “милы, грациозны и не без содержания” (“Русские символисты и кое-что о символизме вообще”, Р. Обозр., N 9). В.Чуйко констатирует: “Наша журналистика с рвением, достойным лучшего применения, занимается символизмом... издеваются фельетонисты и передовики, издеваются беллетристы, издеваются критики, по-видимому, не имеющие другого, более приличного дела... издевается Вл.Соловьев”, хотя ему, “осененному венком философской мудрости, как будто и неприлично заниматься таким глупым делом” (Од. Л., 29 ноября).
Диссонансом прозвучал голос Рыцаря Зеркал [И.И.Ясинского], выступившего с защитой стихотворений Брюсова, хотя и лишенных смысла, но обладающих “музыкальностью” и “красотой рифм”: “...А что если из этого ребяческого движения... выйдет... что-нибудь заслуживающее похвалы и серьезного внимания?”; выражает удивление, почему “Северный вестник”, “орган декадентов по-преимуществу”, не печатает стихов Брюсова и Ко (Пб. Газ., 11 окт.). Попыткой философско-исторического осмысления символизма явилась рецензия В.В.Розанова (Р. Вест., 1896, N 4, в более полном виде в Р. Обозр., 1896, N 9, “О символистах”). Отметив тяготение символизма к эротике и замену реального мира “опустошенным и павшим “я” поэта”, Розанов относит декадентство к “историческим явлениям великой необходимости и смысла”, несущим “великие странности, великое уродство, великие бедствия и опасности”. “Смрадное чудовище” декадентства возникло как порождение “несвязанной личности” и “свободной человечности Запада, и противостоять этому может лишь христианская религия, православная церковь.
“Ругательства в газетах меня ужасно мучат,— признавался Брюсов 8 сентября” (В.Брюсов. Дневники. М., 1927, с. 22). В черновой заметке, относящейся к 1895 г., Брюсов писал: “Русские символисты достигли чего хотели — исполнили свое дело. Наши выпуски служили новому в поэзии, в каких бы формах это новое ни выражалось. In tyrannos [Против тиранов] — вот каков был наш девиз. Нас упрекали — нередко даже друзья,— что мы отводим слишком много места крайностям новой школы. Допуская даже, что эти крайности отпадут впоследствии от обновленной поэзии, смеем думать, что в дни борьбы они могли бы иметь только самое благодетельное влияние. Не останавливаться ни перед чем! Дерзать на все! — вот завет” (“Искусство”, 1928, т. III, кн. IV, с. 218).