Летопись

6 июня С.П.Дягилев телеграфировал Ал.Н.Бенуа: ““Мир искусства” получил ежегодную субсидию на три года по пятнадцать тысяч в год”. 10 июня то же сообщает Н.М.Минскому, добавив: “государь приказал выдавать из личных своих средств” (“Сергей Дягилев и русское искусство”. Т. 2. М., 1982, с. 53—54). 15 июня…

6 июня С.П.Дягилев телеграфировал Ал.Н.Бенуа: ““Мир искусства” получил ежегодную субсидию на три года по пятнадцать тысяч в год”. 10 июня то же сообщает Н.М.Минскому, добавив: “государь приказал выдавать из личных своих средств” (“Сергей Дягилев и русское искусство”. Т. 2. М., 1982, с. 53—54). 15 июня Игорь Грабарь писал В.Э.Грабарю: “На парижской выставке в русском отделе искусства награды получили исключительно сотрудники “Мира искусства”” (В.А.Серов, П.П.Трубецкой, Ф.А.Малвин, К.А.Коровин, С.В.Малютин, А.Я.Головин и др.). “Когда царь узнал об этом, он сделал большие глаза... Значит они там в Академии меня надували, когда уверяли, что эти в “Мире искусства” — декаденты!.. Извольте повелеть: выдавать редакции журнала “Мир искусства” по 15000 р. в год!” (Игорь Грабарь. Письма. 1891—1917. М., 1974, с. 133). 24 июня М.В.Нестеров писал А.А.Турыгину: “Дягилев получил от государя 45 тысяч руб. на ведение “Мира искусства” на три года — это выхлопотал Серов во время сеансов в Зимнем дворце” (Серов работал над портретом Николая II) (М.В.Нестеров, Письма. Л., 1988, с. 182). А.Бенуа в “Моих воспоминаниях” (М., 1993, т. 2, с. 288) сообщает, что “примеру царя последовали и несколько частных лиц”: С.С.Боткин, И.С.Остроухов и др..

В ответ на приглашение П.Ф.Якубовича принять участие в сборнике, посвященном 40-летию литературной деятельности Н.К.Михайловского, А.Чехов писал 14 июня: “Я глубоко уважаю Н.К.Михайловского с тех пор, как знаю его, и очень многим обязан ему... Мне кажется, что Н.К. слишком большой и слишком заметный…

В ответ на приглашение П.Ф.Якубовича принять участие в сборнике, посвященном 40-летию литературной деятельности Н.К.Михайловского, А.Чехов писал 14 июня: “Я глубоко уважаю Н.К.Михайловского с тех пор, как знаю его, и очень многим обязан ему... Мне кажется, что Н.К. слишком большой и слишком заметный человек, чтобы празднование его 40-летнего юбилея можно было ограничивать изданием сборника, книги, которая вся будет состоять из статей, быть может, и превосходных, но случайного характера... Если бы от меня зависело, то я объявил бы конкурс на книгу о деятельности Н.К., очень хорошую и нужную книгу... издал бы указатель статей его и о нем, выпустил бы прекрасный портрет его...” (т. 9, с. 88—89).

15 июня — запись в дневнике А.С.Суворина: “Рассказывают, что митрополит Антоний разослал по всей России секретные циркуляры с строгим наказом всему духовенству не признавать графа Толстого православным. В этом циркуляре граф объявляется непослушным, враждебным критиком православной церкви и еретиком...…

15 июня — запись в дневнике А.С.Суворина: “Рассказывают, что митрополит Антоний разослал по всей России секретные циркуляры с строгим наказом всему духовенству не признавать графа Толстого православным. В этом циркуляре граф объявляется непослушным, враждебным критиком православной церкви и еретиком... Митрополит желал публичной прокламации, но святейший синод отказал ему в этом” (“Дневник А.С.Суворина”. М.—П., 1923, с. 242).

В.Розанов — “Судьбы нашего журнального консерватизма” (Н. Вр., 30 июня). “Русский вестник”, не появляющийся уже два месяца, перешел к новому владельцу А.Филиппову, ранее купившему “мертвую душу” скончавшегося “Русского обозрения” и собирающемуся, по-видимому, открыть “оптовый склад умершего…

В.Розанов — “Судьбы нашего журнального консерватизма” (Н. Вр., 30 июня). “Русский вестник”, не появляющийся уже два месяца, перешел к новому владельцу А.Филиппову, ранее купившему “мертвую душу” скончавшегося “Русского обозрения” и собирающемуся, по-видимому, открыть “оптовый склад умершего консерватизма”.

По поводу этой статьи В.Г.Короленко писал 9 июля Ф.Д.Батюшкову: “Пусть теперь Розанов делает из своих ангельских перьев выводы плоско-либеральные и добронамеренные, мне это, извините, наплевать... в искренность такого человека, в искренность его мысли — я не верю. Он просто почувствовал, что на этом кликушестве далеко не уедешь, и начинает упражняться в другом направлении... Но приемы его те же, никуда не годные, и место им в “Нов. Времени” настоящее. Придет новая минута, и он скажет: “Э! да ведь я опять ошибался. За настоящие-то перья держатся именно консерваторы!” Бог с ним и с его либеральной эволюцией. Дело это пустое. Самое большее — это симптом” (В.Г.Короленко. Письма. Пг., 1922, с. 150—151).

Е.Чириков — “Именинница (Из жизни погибших)” (“Жизнь”, N 6). “Да, “Именинница” — здорово! — писал Горький И.А.Бунину.— Я рад за Чирикова и даже написал ему — “хорошо, дядя!” Читал я в компании из местных мужичков и выжал у них много глубокомысленных словечек насчет души человечьей, а один даже всплакнул”…

Е.Чириков — “Именинница (Из жизни погибших)” (“Жизнь”, N 6).

“Да, “Именинница” — здорово! — писал Горький И.А.Бунину.— Я рад за Чирикова и даже написал ему — “хорошо, дядя!” Читал я в компании из местных мужичков и выжал у них много глубокомысленных словечек насчет души человечьей, а один даже всплакнул” (Письма, т. 2. М., 1997, с. 43). Ч.Ветринский (Н. Л., 24 июля) увидел в “жесткой правде” рассказа отголосок впечатления, произведенного “Воскресением” Толстого (см. также Н.Геккер, Од. Нов., 14 июля). Героиня Чирикова “может быть уподоблена как бы Орлеанской деве русской проституции”, “мстящей обществу за свой позор” ([И.И.Ясинский], “Садовая литература”, Еж. Соч., N 8). К “миру погибших с легкой руки г. М.Горького” уже “проторены тропы”; Чириков “прав в своем тысяча первом протесте”, но он напрасно прибегает “к столь утрированным драматическим эффектам” (Кн. Нед., Из рус. изд., “Благородный скандал”).

К.Бальмонт — “Три стихотворения” (“Ведьма”, “Родник” и “Придорожные травы”), посвященные М.Горькому (“Жизнь”, N 6). “А что Вы скажете о стихах Бальмонта? — спрашивал Горький И.А.Бунина.— Мне, грешному, “Ведьма” очень понравилась. Знай я, где он живет,— поблагодарил бы поэта за внимание, ей-богу,…

К.Бальмонт — “Три стихотворения” (“Ведьма”, “Родник” и “Придорожные травы”), посвященные М.Горькому (“Жизнь”, N 6).

“А что Вы скажете о стихах Бальмонта? — спрашивал Горький И.А.Бунина.— Мне, грешному, “Ведьма” очень понравилась. Знай я, где он живет,— поблагодарил бы поэта за внимание, ей-богу, очень для меня лестное. Ваш брат, поэт,— аристократ, и Ваша похвала всегда дороже всякой критики и всякой публики и т.д.” (Письма, т. 2. М., 1997, с. 43).

С.Дягилев — “Выставки” (Мир Иск., N 5—6). “Цельность и система” выставок сохранилась только в Обществе петербургских художников, вокруг которого сгруппировалось “все самое банальное, самое безвкусное и бездарное”. Среди “передвижных болот”, ежегодно таскаемых по всей России”, нет былого единства:…

С.Дягилев — “Выставки” (Мир Иск., N 5—6). “Цельность и система” выставок сохранилась только в Обществе петербургских художников, вокруг которого сгруппировалось “все самое банальное, самое безвкусное и бездарное”. Среди “передвижных болот”, ежегодно таскаемых по всей России”, нет былого единства: там есть Серов, Коровин, Левитан и Нестеров, а рядом “развязная банальность” Богданова-Бельского, “отвага режущих “правду-матку”” Касаткиных, Савицких и др. Нужна выставка, “которая будет служить искусству без “академической ветхости”, “петербургской” пошлости и “передвижной” скорби”.

М.Горький — “Рассказы”. Т. I—IV (апр.—июнь). СПб., изд. т-ва “Знание”, 1900, тираж каждого тома — 12000 (т. IV — с посвящением А.П.Чехову). “Успех громадный. Берут нарасхват”,— писал К.П.Пятницкий Горькому 16 июля (Архив А.М.Горького). “Читатели найдут в этих четырех томиках,— писал А.Б. [А.И.Богданович],—…

М.Горький — “Рассказы”. Т. I—IV (апр.—июнь). СПб., изд. т-ва “Знание”, 1900, тираж каждого тома — 12000 (т. IV — с посвящением А.П.Чехову).

“Успех громадный. Берут нарасхват”,— писал К.П.Пятницкий Горькому 16 июля (Архив А.М.Горького).

“Читатели найдут в этих четырех томиках,— писал А.Б. [А.И.Богданович],— свежий и бодрый талант”, “всепроникающий дух свободы, который веет от каждой строчки его произведений... Горький — великий оптимист, он любит жизнь, верит в людей, верит в себя и эту бодрую веру внушает и читателю. В этом его талант, его сила и значение”. Но ему “не следует пускаться в публицистику” (Мир Б., N 8). “Нищие, бродяги, пропойцы, воры, от которых мы ограждаем себя и свою собственность законами, заборами и крепкими замками”, изображаются “со всею жизненной правдой” и “оживляют в сердце читателя братскую любовь” к ним (А.Виницкая, Вест. Евр., N 5).

М.Меньшиков посвятил Горькому две статьи: “Из глубин народных пришел даровитый писатель и сразу покорил себе всю читающую Россию”. Эту шумную славу Меньшиков объясняет, помимо дарования Горького и того, что он “пришел как раз вовремя”, его биографией, получившей известность в обществе. “Нижегородский мещанин Пешков... заговорил в журналах, как власть имеющий, заговорил с художественной увлекательностью”, рассказывая “целые поэмы преступной и грязной жизни, которая вся — протест, вся — ненависть против общества...” Явившись в момент обостренного внимания к пролетариату [Меньшиков, как и многие другие критики, ставил знак равенства между босяками и пролетариями], Горький был взят “на разрыв” обоими лагерями — и марксистами и народниками. Для первых он явился “Гомером будущего, певцом героев, еще не пришедших, но уже выступивших в поход”; вторые — подчеркивали отрицательное отношение Горького к хваленому экономическому прогрессу. Меньшиков высказывает недовольство “цинической философией” Горького, которую он принял от “базельского мудреца” [Ницше] и в которой не только начисто отсутствуют элементы христианской морали, но и объявлена им последовательная борьба. Писатели-народники 60-х гг. “искали человека в звере”, Горький “тщательно ищет зверя в человеке”, “красивого, сильного, молодого, бесстрашного”. Его вдохновляют “идеалы насилия, захвата, торжества, свободы”, характерные для века нигилизма, дарвинизма, эстетизма, ницшеанства, марксизма”. По поводу “Песни о Соколе”, которая пользуется бешеным успехом среди молодежи, критик замечает, что раньше поэты думали о “Боге великом” и о тихих ангелах, а “современный поэт заменяет ангела хищной птицей и поет “безумство храбрых”, что голос Горького является не голосом “кроткого” и религиозного русского народа, а голосом тех образованных слоев русского общества, которые приходят в восторг от одного слова “борьба” (“Красивый цинизм”, Кн. Нед., N 9).

Статья эта “очень понравилась” Л.Толстому, отозвавшемся о ней в письме автору (т. 72, с. 462).

Во второй статье М.О.Меньшиков развил те же мысли. “Босые герои” Горького сами стремятся стать “оскорбителями и унизителями”, примкнуть к “расе вождей”; его “бродяги” противостоят религиозному типу “странника” с его “всегдашним, естественным, народным способом спасения — отойти от гибнущего мира, отойти от зла”: “Не “безумство храбрых” спасает мир, его спасает мудрость кротких”, вопреки “модному учению марксизма”, восхваляющему “капитализм — орудие сильных” (“Вожди народные”, Кн. Нед., N 10).

Горький писал по поводу Меньшикова А.П.Чехову в сентябре: Он “прав, упрекая меня в романтизме, хотя не прав, говоря, что романтизм почерпнут мной у интеллигенции. Какой у нее романтизм! Чорт бы ее взял. В “Неделю” не пойду, некогда. ... Он — злой, этот Меньшиков. И он напрасно толстовит, не идет это к нему — и... только мешает развернуться его недюжинному, страстному таланту”. В.Ф.Боцяновскому 5 ноября: “Меньшиков не возбуждает особенного моего внимания к себе, но он — мой враг по сердцу (ибо кротость мудрых — не уважаю), а враги очень хорошо говорят правду” (Письма, т. 2. М., 1997, с. 61, 65).

Другие претензии предъявил “блестящему дарованию” Горького Тихон Полнер, выразивший опасение, что над Горьким тяготеет “проклятие больших русских художников” — стремление учить жить, а так как “определенного знамени” у него нет, то он пускает в ход “возвышающий души обман”. Далее Полнер предлагает прислушиваться “к разумным соображениям ужа”, так как “свободные полеты вольных птиц... иной раз дорого обходились человечеству” (Кур., 2 и 16 окт., 1 ноября). Андреевич писал, что “отвращение к жизни” у босяков “не переходит в апатию” — они “жадно хотят жить” и “ни словом не поминают о Боге”. Критик видит в Фоме Гордееве протест против “мещанского миропонимания”, но протест “босяцкий, пролетарский” [эти понятия Андреевич сближает], так как “ничто героическое не дается ему... Страшная драма полной духовной слепоты и духовной немощи разыгрывается перед нами...” (“Вольница”, “Жизнь”, N 6).