Летопись

С.Д.Протопопов, член редакции и пайщик “Нижегородского листка”, писал 6 мая В.Г.Короленко: “Из “Сам. Газ.” вышли Пешков, Селецкий и Давыдов из-за ссоры с Дробышевским... Пешков просится в “Ниж. Лист.”, но сюда же хочет приехать и Чириков. Конечно, Чириков лучше, т.к. Хламида [М.Горький] — Ваш протеже…

С.Д.Протопопов, член редакции и пайщик “Нижегородского листка”, писал 6 мая В.Г.Короленко: “Из “Сам. Газ.” вышли Пешков, Селецкий и Давыдов из-за ссоры с Дробышевским... Пешков просится в “Ниж. Лист.”, но сюда же хочет приехать и Чириков. Конечно, Чириков лучше, т.к. Хламида [М.Горький] — Ваш протеже — декадент во всяких смыслах” (РГБ, ф. 135, отд. II, карт. 32, ед. 25).

7 мая Ф.Сологуб пишет Л.Я.Гуревич: “Я действительно и безо всяких фраз отношусь с большим уважением к “Северному вестнику” и весьма дорожу возможностью печататься в нем... Я смею думать даже,— хотя, может быть, это и большая претензия с моей стороны, что писания мои по духу их более подходят к вашему журналу,…

7 мая Ф.Сологуб пишет Л.Я.Гуревич: “Я действительно и безо всяких фраз отношусь с большим уважением к “Северному вестнику” и весьма дорожу возможностью печататься в нем... Я смею думать даже,— хотя, может быть, это и большая претензия с моей стороны, что писания мои по духу их более подходят к вашему журналу, чем к другим” (В.Евгеньев-Максимов и Д.Максимов, “Из истории русской журналистики”. Л., 1930, с. 109—110).

По случаю коронования Николая II 18 мая в Москве на Ходынском поле предполагалось народное гулянье с раздачей “царских гостинцев” и различными увеселениями ярмарочного типа. К утру на поле, изрытом ямами, канавами, собралась густо спрессованная толпа — до 300000 человек. При раздаче подарков произошла…

По случаю коронования Николая II 18 мая в Москве на Ходынском поле предполагалось народное гулянье с раздачей “царских гостинцев” и различными увеселениями ярмарочного типа. К утру на поле, изрытом ямами, канавами, собралась густо спрессованная толпа — до 300000 человек. При раздаче подарков произошла давка. По официальным сведениям, погибло 1386 человек, не считая искалеченных и умерших впоследствии от увечий.

К часу дня “груды мертвых, полуобнаженных тел, полуприкрытых брезентами, лежавших вповалку без разбора возраста, пола и состояния, двигались по Петербургскому шоссе, обратно с места гулянья. В это же время роскошные экипажи и нарядные толпы, радостные и веселые, двигались им навстречу на гулянье...” Празднество на Ходынке и вечерний бал с участием царя не были отменены. Проповедник Иоанн Кронштадтский призывал в связи с Ходынской катастрофой к “всенародному покаянию” (Р. Вед., 20, 24, 26 мая). Кн. В.П.Мещерский писал в своем дневнике: “Бедный, бедный государь, восклицает русское сердце: какое потрясающее огорчение для его молодого сердца в такие дни” (Гражд., 23 мая). А.С.Суворин наставлял: московская “мужицкая” и “фабричная” толпа всегда несет в себе “элемент неблагонадежности”, и администрация не должна давать “толпе ни повода, ни возможности распоряжаться где бы то ни было” (Н. Вр., 24 мая). В.В.Розанов в статье “Две гаммы человеческих чувств (по поводу Ходынской катастрофы)” “гамме западноевропейских чувств” интеллигенции, возмущавшейся виновниками Ходынки, голода 1891—1892 гг., поражения в Крымской войне, противопоставил “народную гамму” чувств “кающегося мытаря”: “Блаженны голодные и не спрашивающие: почему я голоден? раздавливаемые и не спрашивающие, зачем я раздавлен? побитые и не задающиеся вопросом, в силу каких причин мы побиты!” (Р. Обозр., N 8). В другой статье, “1 марта 1881 г. — 18 мая 1896 г.”, Розанов рассматривает Ходынку как “великое искупление цареубийства”: “Раной народною 18-го мая исцелен грех из народа вышедшего класса...” (Р. Обозр., 1897, N 5).

Либерально-демократической печати был зажат рот циркуляром, воспрещающим печатать материалы, “несогласные с правительственными сообщениями” (“Русская пресса и цензура”. СПб., [1908], с. 74). Лишь “Вестник Европы” (N 6) откликнулся на Ходынскую катастрофу, объясняя ее “низкой культурой народа, который воспитывают в основном страхом”, и нуждой масс, для которых “горсть лакомств” является “диковинкой”.

31 августа Л.Н.Толстой писал членам Петербургского комитета грамотности: “Устраивается ужасающая по своей нелепости, безумной трате денег, коронация; происходят от презрения к народу и наглости властителей страшные бедствия погибели тысячей людей, на которые устроители ее смотрят как на маленькое омрачение торжеств, которые не должны от этого прерываться...” (т. 69, с. 135).

27 мая — 4 июня В.Г.Короленко в качестве общественного защитника выступает в г. Мамадыше на выездной сессии Казанского окружного суда, который в третий раз рассматривал дело о Мултанском жертвоприношении и вынес, наконец, оправдательный приговор. “Это было огромное торжество,— писал Короленко брату…

27 мая — 4 июня В.Г.Короленко в качестве общественного защитника выступает в г. Мамадыше на выездной сессии Казанского окружного суда, который в третий раз рассматривал дело о Мултанском жертвоприношении и вынес, наконец, оправдательный приговор. “Это было огромное торжество,— писал Короленко брату 16 июня.— ...Между тем, пока еще тут не раскрыта и половина и даже одна десятая тех подлостей, которые проделывались над несчастными вотяками, чтобы склеить это якобы “жертвоприношение”” (т. 10, с. 256).

28 мая в Нижнем Новгороде открылась Всероссийская промышленная и художественная выставка, которая функционировала до конца сентября. М.Горький подчеркнул противоречие между “архитектурными деликатесами” и “грязными и облитыми потом рабочими”: “неприятно видеть на художественно-промышленной…

28 мая в Нижнем Новгороде открылась Всероссийская промышленная и художественная выставка, которая функционировала до конца сентября.

М.Горький подчеркнул противоречие между “архитектурными деликатесами” и “грязными и облитыми потом рабочими”: “неприятно видеть на художественно-промышленной выставке — выставку изнурительного поденного труда чернорабочих. Это портит общий ансамбль праздника промышленности и даже как бы иронизирует над праздником” (Н. Л., 21 мая). В заключительной корреспонденции “Последнее сказанье” (Од. Нов., 11 окт.) Горький подводит итог своим впечатлениям: выставка не столько “торжество национального труда”, сколько “выпукло-тенденциозное прославление успехов крупной заводской промышленности”.

Оппозиционная печать всех оттенков критически отнеслась к выставке. Н.Г.Гарин-Михайловский писал, что в стране слишком много “дерева и соломы” и слишком мало “железа и камня” и что выставка наглядно продемонстрировала существование российской промышленности за счет сельского хозяйства (“На выставке”, Н. Л., 1 сент.). С.Я.Елпатьевский указывал на “бездну”, отделяющую “выставочный” товар от обычной продукции, на то, что бедно представлены сельское хозяйство и земство (Р. Бог., N 10; см. также Н. Сл., N 11). Л.З.Слонимский назвал выставку “хорошенькой и очень дорогой игрушкой”, “эфемерным волшебным уголком в пустынной местности” и отмечал “забитый” вид сельскохозяйственного отдела (Вест. Евр., NN 11—12). Н.Ф.Анненский сравнил выставку с “демонстрацией военного могущества государства”: ядро выставки составила крупная промышленность, крестьянин “почти совсем отсутствовал... кустарный отдел тоже был “не из казовых”” (“Несколько итогов Нижегородской выставки”, Р. Бог., N 11).

Охранительные органы печати встретили выставку восторженно. А.В.Амфитеатров [Old Gentleman] назвал ее “знамением величественного шествия” России “к благу и просвещению” (Н. Вр., 4 июня). В “Русском вестнике” выставка расценивалась как “национальный праздник” (N 7, Я.Бутковский, “Письма с выставки в Нижнем Новгороде”). В “Русском обозрении” — как “грандиозная школа популяризации наук, искусств и промыслов” (N 7, Ал.Букеевский, “Внутреннее обозрение”).

14 июня М.В.Нестеров писал А.А.Турыгину: “Про выставку скажу следующее: она грандиозна... Лучший отдел “Дальнего Севера” (Мамонтовский) с панно К.Коровина и многими подробностями, живо и со вкусом подобранными. ... То, что можно видеть у Сапожниковых, у Морозовых,— не встретишь и в прославленной Европе... Картина “Минин” показывается в отдельном павильоне, за отдельные 3 гривенника. ... Но Боже! как жалко Маковского. Ведь это агония большого таланта. При огромных размерах все мелко, ничтожно, даже бархаты и ткани на этот раз плохи... Общий художественный отдел беден и мал. ... Из отдела Товарищества [передвижников] убраны два панно Врубеля. Говорят, очень интересны, хотя и не без обычных странностей. Причиной тому решению и не Врубель, а то, что “паны” разбранились... Ну, а нам, признанным судьям, как было не стукнуть лишний раз по макушке такого сопутника, как Врубель, авось, мол, и пойдет ко дну...” (М.В.Нестеров “Письма”, Л., 1988, с. 142—143).

По поводу инцидента с Врубелем Н.Г.Гарин-Михайловский писал: “Говорят, толпа смеялась над работой г. Врубеля... таково свойство толпы”, отвергающей все новое. Жюри не должно было судить по неоконченному варианту, нужно было учесть мнение таких ценителей, как В.Д.Поленов, В.М.Васнецов (“Жюри и художник”, Н. Вр., 20 июня).

20 июня А.П.Чехов писал А.С.Суворину: “В Нижнем, говорят, блестящая выставка, поражающая своею роскошью и серьезностью... таковы отзывы всех моих знакомых, побывавших на выставке” (т. 6, с. 158).

Л.Мельшин [П.Ф.Якубович] — “В мире отверженных (Из записок бывшего каторжника)” (Р. Бог., NN 1—5; публикация начата в 1895 г. в NN 9—12, в августе вышло отд. изд. СПб., “Русское богатство”, тираж — 3000; 2-е изд. СПб., 1899, тираж — 3000). Записки старого народовольца, проведшего на каторге и в тюрьме 11…

Л.Мельшин [П.Ф.Якубович] — “В мире отверженных (Из записок бывшего каторжника)” (Р. Бог., NN 1—5; публикация начата в 1895 г. в NN 9—12, в августе вышло отд. изд. СПб., “Русское богатство”, тираж — 3000; 2-е изд. СПб., 1899, тираж — 3000).

Записки старого народовольца, проведшего на каторге и в тюрьме 11 лет, вызвали живой отклик у современников: “Для 95—96 годов, они такое же литературное событие, каким были “Записки из мертвого дома” для 61—62 годов”, но “отверженные” Мельшина “производят более безотрадное впечатление” (В.А.Поссе, Обр., N 5—6). “Самое замечательное литературное произведение за последние три года”, причем в отличие от Достоевского Мельшин рисует “истинно здоровые отношения интеллигентного человека к человеку “темному” как возможный путь “к взаимному сближению” (М.Протопопов, Од. Нов., 1897, 22 мая). Автор дал “свободную от преувеличений в ту или иную сторону картину жизни” (Вест. Евр., 1897, N 3, с. 385). Отверженные Мельшина “не отбросы из народного моря, а обломки народного мира...” (Р. Мысль, N 3, с. 132). Автор одинаково далек и от “огульного осуждения” и от “слащавого изображения” каторжников, выдвигая на первое место не биологические, а общественные причины преступности (И-т [И.Н.Игнатов], Р. Вед., 18 янв., 6 марта, 29 апр., 17 июня). В отличие от “легенды, созданной болезненным воображением Достоевского о преступнике — лучшем представителе народной души”, Мельшин, бросив “народнические очки с их лживорозовым светом”, указал “реальную причину огромного большинства преступлений” — “невежество на почве грубейших материальных лишений” — и полностью осудил современную систему каторги (А.Б. [Богданович], Мир Б., N 11). Н.А.Энгельгардт писал, что Л.Мельшин напрасно выступает “ходатаем пред обществом, за “подонков народного моря”, которых воскресить так же трудно, как мертвых (“Преступная душа”, Кн. Нед., N 10). В.Ф. упрекал русскую литературу в пристрастии к каторжникам, ссыльно-переселенцам и другим “преступникам”, к которым общество и государство и без того “слишком снисходительно” (“Странный культ”, Р. Вест., 1897, N 1). Автор, вопреки своим намерениям, изобразил “нравственную неразборчивость и пошлость” интеллигенции (Quidam [К.П.Медведский], “Интеллигенты на каторге”, Моск. Вед., 1898, 11 мая). “Глубоко-гуманное настроение автора” помогает ему находить “человеческие черты” в этом “тяжелом кошмаре” (Н. Сл., N 2, Нов. Кн.; то же Кн. Нед., N 1, Из рус. изд.). М.Полтавский нашел, что у Мельшина любовь к “безвозвратно погибшим людям” — “только идейная”, не вытекающая “из тайников его сердца”, как у Достоевского (Бирж. Вед., 2 и 9 мая).

М.Горький в 1901 г. писал из Нижегородской тюрьмы: “А среди уголовных есть преинтересные физии. Глядя на них, я готов сказать, что прав Достоевский, а не Мельшин” (Письма. Т. 2, М., 1997, с. 132).

В анонимной заметке “Из “радикальной” журналистики” “Русский вестник” (N 5) писал: “Читая журнал г.г. Михайловского и Короленки, совершенно забываешь о существовании у нас не только предварительной, но и последующей цензуры”. Н.К.Михайловский, разоблачив анонима — К.П.Медведского, заклеймил…

В анонимной заметке “Из “радикальной” журналистики” “Русский вестник” (N 5) писал: “Читая журнал г.г. Михайловского и Короленки, совершенно забываешь о существовании у нас не только предварительной, но и последующей цензуры”. Н.К.Михайловский, разоблачив анонима — К.П.Медведского, заклеймил его как доносчика и провокатора: “Анониму особенно хочется пристегнуть нас к “великой французской революции” и к якобинскому течению, в особенности” (Р. Бог., N 5). К.П.Медведский уже в подписанной статье “Ответ “Русскому богатству”” пытался отвести от себя клеймо провокатора, обливая грязью весь радикальный лагерь и особенно “космополита” Н.К.Михайловского — “передового бойца русского надпольного анархизма” (Р. Вест., N 7). По поводу этой статьи А.И.Иванчин-Писарев писал Н.К.Михайловскому 6 июля: “Эта гадина вдохновила Вл.Гал. [Короленко]. Он хочет дать ему плюху беллетристически, приравняв Яшку “В подследственном отделении” — Каткову, а Тимошку-остяка с козлиным голосом — Медведскому” (ИРЛИ, ф. 181, оп. I, ед. 272). Почти вся русская пресса, вплоть до “Нового времени” и “Наблюдателя”, встала на сторону “Русского богатства” (см. статью Н.К.Михайловского “Литература и жизнь”, Р. Бог., N 9, а также: О.Т.В. [В.А.Гольцев], Р. Мысль, 1897, N 1). В январе 1897 г. В.Г.Короленко писал П.С.Ивановской об инциденте с Медведским — “недавним полурадикалом, потом юдофобом в “Наблюдателе”, потом доносчиком в “Русском вестнике”: “В лице этого негодяя доносу в прессе нанесен жестокий удар; сам он выбит со своего места (его удалили из “Русского вестника”), вся пресса возмутилась с неожиданным единодушием, и создался хороший прецедент, а то ведь от этих негодяев одно время просто житья не было. Теперь на некоторое время присмирели” (т. 10, с. 266—267).

В связи с 50-летием государственной деятельности К.П.Победоносцева вышел его “Московский сборник” (М., 1896, тираж — 3000), прославляющий самодержавие и церковь и поносящий “иноземную ложь” либеральных и просветительных идей. Сборник был встречен одобрением охранительной печати (Набл., N 9, Р.…

В связи с 50-летием государственной деятельности К.П.Победоносцева вышел его “Московский сборник” (М., 1896, тираж — 3000), прославляющий самодержавие и церковь и поносящий “иноземную ложь” либеральных и просветительных идей.

Сборник был встречен одобрением охранительной печати (Набл., N 9, Р. Сл., 23 ноября). “Драгоценный вклад, литературное сокровище”, “высокий истинно философский ум” (“Итоги государственной мудрости”, Р. Вест., NN 8 и 9). Это лишь “мертвая”, а не “живая вода”, ибо “останавливает разрушение, но не пробуждает жизнь” (Б.Никольский, Н. Вр., 12 июня). “Вестник Европы” позволил себе критически отозваться о книге всесильного обер-прокурора Святейшего синода (N 10, L. [Л.З.Слонимский], “О великой лжи” нашего времени).

Вл.Соловьев писал в январе 1898 г. переводчику, что книга К.П.Победоносцева состоит из переводов разных европейских авторов (вплоть до Макса Нордау), “извлечений из старых русских славянофилов” и “личных размышлений автора, которые дышат “буддизмом” старых маленьких людишек, у которых вера слаба, а печень больная...” (“Письма”, т. 4, Пг., 1923, с. 226).