А.П.Чехов — “Мужики” (Р. Мысль, N 4).
“За последние годы ни одно беллетристическое произведение не вызывало столько разговоров”,— констатировал Н.К.Михайловский (Р. Бог., N 6). “Успех “Мужиков”,— вторил “Северный вестник” (N 6),— напоминает те времена, когда появлялся новый роман Тургенева или Достоевского. О небольшом рассказе г. Чехова не только заговорили, но — можно сказать — загалдели; в журналистике появилось оживление, которого давно уже не было”. “Судя по отзывам со всех сторон,— сообщал Чехову Вл.И.Немирович-Данченко,— ты давно не имел такого успеха” (Сочинения, т. 9, с. 515). “...Твои “Мужики” — величайшее произведение в целом мире за многие последние годы,— писал А.И.Сумбатов-Южин,— по крайней мере для русского человека... Удивительно высок и целен твой талант в “Мужиках”. Ни одной слезливой, ни одной тенденциозной ноты. И везде несравненный трагизм правды, неотразимая сила стихийного, шекспировского рисунка; точно ты не писатель, а сама природа” (Там же, с. 516).
Л.Н.Толстой выразил недовольство: “Рассказ “Мужики” — это грех перед народом. Он не знает народа”, “взял одни только темные черты. Если бы русские мужики были действительно таковы, то все мы давно перестали бы существовать” (А.П.Чехов. Сочинения, т. 9, с. 527).
В одном из первых откликов И-т [И.Н.Игнатов], отметив умение автора сконцентрировать на немногих страницах огромный мир, указывал на “мрачность и безнадежность” рассказа, оставляющего далеко позади толстовскую “Власть тьмы”, в которой есть преступление, но есть и “нравственная чистота” (Аким), тогда как в “Мужиках” “все описываемое ординарно, обыденно и страшно”. Однако не объективизм руководил писателем, а пессимизм с затаенным состраданием (Р. Вед., 19 апр.). К.Медведский нашел, что автор “не сделал ни малейшего отступления от трафаретки известного сорта “народнических” рассказов”, с их “бьющей в глаза фальшью” и “антихудожественностью”, так что под рассказом можно было бы поставить имя Каронина-Петропавловского (Моск. Вед., 24 апр.). Фингал [И.Н.Потапенко] поставил “Мужиков” выше “Хозяина и работника” Л.Толстого (Н. Вр., 20 апр.). Л.Е.Оболенский сетовал, что в талантливом рассказе Чехова не показаны “великие моральные задатки и семена в душе простонародья” (“Народ в жизни и народ в литературе” — Од. Л., 29 апр.). А.М.Скабичевский признавал: рассказ “производит впечатление ошеломляющего удара, от которого долго не можешь опомниться”; “ужас овладевает вами тем более, что это правда, правда, тысячу раз правда” (Сын От., 25 апр.). Позднее Скабичевский отмечал, что и “порицатели”, и “восхвалители” рассказа Чехова “стоят на ложной почве”: “воображают, что под Холуевкой нужно разуметь русскую деревню вообще” (Р. Мысль, 1899, N 4, отд. II, с. 4).
М.О.Меньшиков посвятил “Мужикам” критическую заметку (Кн. Нед., N 5), на которую Чехов откликнулся 14 июня: “Ваша статья о “Мужиках” вызвала во мне много мыслей, подняла в моей душе много шуму...” (т. 7, с. 14). Чехов, писал Меньшиков, “на 26 страницах крупной печати каким-то волшебством выводит чуть ли не всю стомиллионную массу мужиков, жизнь целого океана земли русской в подводных глубинах его”. “Читая точно кованные из дорогого металла рассказы Чехова, ощущаешь огромный удельный вес потраченного материала: ни одной лишней буквы. Мысль сжата у него до ее идейной сути и обладает упругостью заведенной пружины”. Вопреки почти всеобщему мнению о “хмуром пессимизме” писателя, Меньшиков отметил “пленительную чеховскую свежесть, едва уловимые настроения прекрасной, бодрой души, все созерцающей точно в солнечном свете”.
Эту высокую оценку пытался оспорить Ч.Ветринский, утверждая, что Меньшиков “потерял чувство меры”, как и те рецензенты, которые сравнивали “Мужиков” с произведениями Толстого и Тургенева (Н. Л., 6 июня и Обр., N 7—8). Против “превознесения до небес” “Мужиков” выступил Скриба [Е.А.Соловьев], увидевший в рассказе “нечто очень микроскопическое”, ибо Чехов неспособен “возвыситься до художественного синтеза”, от таланта его осталась “лишь одна труха”, им владеет даже не пессимизм, а “душевный маразм, духовное бессилие, соединенное с робостью и даже трусостью мысли и чувства” (Нов., 1 мая).
Основной бой вокруг “Мужиков” возгорелся после появления статьи Novus'а [П.Б.Струве] в майском номере “Нового слова” (N 8). Провозгласив закат “литературной эпохи без аннибаловской клятвы”, т.е. восьмидесятничества, Струве назвал “Мужиков” первой ласточкой, предвещающей приближение к новой литературной эпохе, когда искусство перестанет морализировать. Пусть рассказ развертывает “ужасающую картину человеческой зоологии, или даже деревенского озверения, т.е. процесса превращения человека в животное”, его достоинством, а не недостатком, как полагают “Русские ведомости”, является отсутствие светлых образов вроде толстовского Акима, так как олицетворенное “непротивление злу” есть худшее среди “прочей тьмы и грязи”, собранной Л.Толстым. Даже если бы половой Николай Чикильдеев явился в деревню в роли “эксплуататора, кабатчика или кулака”, то и тогда он представлял бы “высший тип человеческой личности”, ибо условия развития человеческой личности более благоприятны в городе.
Рецензент “Северного вестника” (N 6) возражал П.Б.Струве, сводящему художественное значение “Мужиков” к прямолинейному комментарию к современным спорам о деревне и городе, да еще с намерением показать превосходство “трактирной цивилизации” над деревенским миром.
Н.К.Михайловский охарактеризовал “Мужиков” как вещь “недоделанную, отзывающую черновиком”, лишенную “общей идеи” и критиковал Струве за механическое противопоставление городской культуры деревенской. Нельзя, утверждал Михайловский, видеть в деревне сплошной мрак, а в “горьком каторжном существовании рабочего человека” в городе этого мрака не замечать (Р. Бог., N 6).
С.А.Венгеров писал Н.К.Михайловскому 18 июля по поводу этой статьи: “Весьма рад отпору, который Вы дали чрезмерным и подчас прямо нелепым восторгам “Мужиками” Чехова. Как литературный “документ” — для характеристики самого Чехова и нашей милой привычки либо ручку пожалуйте, либо в морду,— рассказ очень любопытен и даже важен. Но как произведение художественное — это какое-то невероятное смешение беллетристики и публицистики. Нельзя отделить, где рассказ и где обобщение...” (ИРЛИ, ф. 181, ед. 118).
В своем ответе Н.К.Михайловскому в октябрьском “Новом слове” (N 1) Novus [П.Б.Струве] настаивал, что преодолеть “идиотизм деревенской жизни” (К.Маркс) может лишь нарождающийся в деревне капитализм, сельская буржуазия, “общественного смысла” которой Михайловский не признает.
А.Б. [А.И.Богданович] усматривал огромное общественное значение “Мужиков” в разрушении народнической идеализации деревни. Чеховская повесть показала, что в деревне нет сил, способных принести спасение от зол капитализма, она сама ждет спасения извне (Мир Б., N 6). М.А.Протопопов писал, что Чехов хочет “ковшиком” вычерпать “мужицкое море”, но вышедшая в свет под одной обложкой с “Мужиками”, “Моя жизнь” никак не свидетельствует об апологетическом отношении Чехова к капиталистическому городу (Од. Нов., 16 окт.). П.Засодимский упрекал интеллигенцию в смаковании картин, изображающих народную темноту и невежество (“Власть тьмы” в культурной среде”, Сын От., 11 дек.). П.Ф.Гриневич [Якубович] писал, что “в высокоталантливой прозе г. Чехов изображает мужиков-скотов и не более возвышенных героев из культурного общества”, с его “легкой руки” мужик — “опять становится у нас бранным словом” (Р. Бог., 1898, N 8, отд. II, с. 95, 105). М.А.Энгельгардт, назвавший “Мужиков” “плохенькой повестушкой”, сожалел, что с некоторых пор “оплевание мужика” “вошло в моду у наших прогрессистов”: “стоило штудировать Маркса, чтобы привести нас к идеалам Держиморды!” (“Оклеветание мужика”, Нов., 12 ноября). Ему возражал Скриба [Е.А.Соловьев]: “теория Маркса” учит не “любви к русскому народу”, а “уважению к фактам” (“Марксизм и мужик”, Нов., 15 ноября). Этот “маленький рассказик” оставил “крупный след в критической литературе”. Чехов остался “прежним хмурым писателем”, но совершил восхождение “от личности к классу”: “хмурою в “Мужиках” является не единичная личность, потерявшая душевное равновесие, а коллективная, целый общественный класс, теряющий экономическое равновесие и мало-помалу ускользающий из-под “власти земли”” (Ал.Потапов, “А.П.Чехов и публицистическая критика”, Обр., 1900, N 1).
В повести была ненапечатанная по цензурным соображениям (и несохранившаяся) глава: “разговор мужиков о религии и властях” (письмо А.П.Чехова Ф.Д.Батюшкову от 24 января 1900 г. (т. 9, с. 26). Чехов замышлял продолжение “Мужиков” (Сочинения, т. 9, с. 344). Изображая жизнь вдовы и дочери Чикильдеева в городе, столь же убогую и безысходную, автор недвусмысленно показывает свое отношение к “трактирной цивилизации” с ее мнимым превосходством над жизнью деревни.